Дорогого стоит.... Вечная память! ПАМЯТИ МАТЕРИ МОЕЙ ВОКУЕВОЙ ПАРАСКОВЬИ ТИМОФЕЕВНЫ
СЕГОДНЯ В 9 УТРА ЕЁ КАРИЕ ОЧИ ЗАКРЫЛИСЬ НАВСЕГДА. ЕЙ БЫЛО 93.
ГОВОРИТЬ НЕ МОГУ. ПОТОМ. ВСЁ ПОТОМ. ПУБЛИКУЮ СНОВА РАССКАЗ ИЗ ЕЁ ВОСПОМИНАНИЙ.
«ВОЙНА ПРИШЛА, ДА ХУДО СТАЛО, ДА КАК ЛЕ ВЫЖИЛИ»
(Из рассказов моей мамы)
В заголовок этой статьи я взяла фразу, которую часто произносят труженицы тыла, не желая вспоминать трудности военного лихолетья. Осмысливая рассказанное мамой, поражаюсь стойкости и мужеству этих девочек и девушек, мальчиков и юношей. Наравне со взрослыми они несли на своих плечах все тяготы военного времени. На момент начала войны моей маме не было и 14 лет. Этот рассказ - лишь маленькая толика того, что пережили наши матери… (В прямой речи сохранена лексика мамы).
Однажды в 80-е годы прошлого столетья моя мама, уроженка Усть-Цильмы и труженица тыла Вокуева Парасковья Тимофеевна, перебирая старые вещи, отложила их в отдельный ящик и сказала:
- На войну.
Я не поняла этих слов и спросила:
- Мама, что значит «на войну»?
Она пояснила:
- Во время войны жилось очень худо. Не было лишней одёжы и обуток – всё износилось. А когда после войны жизнь стала лучше и в магазины стали товар возить (ткани-авт.), бабы купят себе ситчику на кофточку ле на платье, но то, чо носили, хоть и было не шибко добрым, не выбрасывали, откладывали и говорили: «На войну». Ну, мало ли опять чо ле случится, тогда и старое понадобится. С тех пор и пошла приговорка – «на войну».
Для себя эти слова я уяснила, как на лихолетье, на трудные времена. Потом мама добавила:
- Одежжа рвалась, у многих ниток не было, чтобы зашить. Швейны иголки берегли. Лоскутка тряпки не было, чтобы заплату поставить. У кого в доме был холшовый мешок – было хорошо. Из него можно нитку вытянуть и дырку зашить. Пуговица сломается, дак и кусочек ветки какой-ле отломишь и пришьёшь, лишь бы полы фуфайки держались. Так и жили…
Но тогда не просто жили, тогда работали во имя победы над фашизмом под лозунгом: «Всё для фронта, всё для победы!» Стране нужны были лес, уголь, продукты питания и многое другое…
Нормы выработки были не то, что высокие, а очень высокие. За пайку хлеба работали по 12 часов в день. Кроме того женщин и бабушек, а в первый год войны из Коми АССР ушло на войну 90 процентов мужчин, обязывали связать определённое количество носков и рукавиц для бойцов Красной Армии. Старушки, которые не могли работать на производстве, приглядывали за малолетними детьми. Старых и малых считали иждивенцами, им полагалось по продуктовым карточкам двести граммов хлеба, работающие получали четыреста граммов хлеба в день. Если учитывать, что с едой были проблемы во всей стране, то 400 граммов хлеба зачастую были единственной едой работающего человека.
До четырнадцати лет детей на работу не брали, а после четырнадцати дети считались работоспособными. Летом 1941-го года маме было еще 13 лет. Вместе с родителями, которые работали в леспромхозе, она находилась на лесоучастке.
Уже позже в следующие годы войны мама стала работать рабочей леспромхоза – валили лес, вывозили его с делянок, летом на ка́тищах увязывали в плоты и сплавляли по рекам. Молодые девушки обрубали сучья. Зимой в глубоком снегу, летом на комарах и мошках, в дожди и непогоду.
- Жили в бараках. В одном бараке может человек двадцать нас жило. Если удавалось вечером пристроить фуфайку ближе к печке и утром идти в сухом на работу – это было счастье, - говорила мама.
Практически всех лошадей тоже отправили на фронт и лес с делянок вывозили на быках. Быки упрямились, не хотели таскать тяжести. И если бык остановился и лёг, то никакая сила не могла поднять его. Бык вставал только тогда, когда его освобождали от упряжи. Отец мамы, мой дед, Овчинников Тимофей Ефимович воевал еще в первую мировую войну, вернулся с фронта калекой, у него не гнулась в колене нога после ранения. Во время Великой Отечественной дед работал на лесозаготовках. Однажды вывозили лес с делянки на быках, которые идти не хотели и улеглись прямо в снег.
- Татка достал гвоздь из кармана и стал колоть быка в нос. Думал, может от боли бык встанет, но тот не встал. И до Барашек-то уже недалёко было… Татка-то и говорит: «А был бы у меня котёл, дак забил бы этого быка, сварил да досыта наелся, чтобы хоть знать, за что меня посадили!» Наказывали ведь за всё. Судили за небольшое опоздание на работу… Тогда татка меня отправил на Барашки за подмогой. Я в маличке была, бежать по тёмному лесу ой как страшно было. Но за татку ещё страшней… Добежала, там каку ле лошадь (сколько ле лошадей-то всё же было), запрягли и поехали на выручку. Быков распрягли, хлысты на лошади привезли, а быки зади пришли… Сама худа работа – лес на быках возить!
Так уж получилось, что все воспоминания мамы я собирала воедино из многих наших разговоров. Однажды я спросили маму:
- А чем вы пользовались во время «женских» дней?
Ответ мамы рассмешил и поразил одновременно:
- Мы эти «женски» дни «красноармейцами» звали и говорили: «Красноармейцы пришли». Это теперь у вас всякого добра полно и с крылышками и без крылышек, евон сколько всего по телевизору-то показывают. А у нас-то чо… Летом мох был, всё кака ле будто прокладка, а зимой… Штаны-то ведь каки ле носили, прямо в штаны и текло. Ро́били-то на улице, на морозе сыры штанины закореют, ледяны корки ляжки сотрут, ещё и тут кровь пойдёт… Оё, дочи, не спрашивай…
Было голодно. Мама вспоминает:
- Картошки-то и той не было, всё ведь съели, на семена-то оставить не́чо было… Крупу каку ле привозили дак из нее болтушку делали – воды больше, чем крупы, закипятим… И то всё же будто чо ле похлебали… Летом грибы да ягоды были… У кого у́да была дак рыбку заудить можно, да уху сварить… Всё продовольствие по карточкам было. Даже частушку тогда кто ле сичинил дак пели:
Всё по плану, всё по плану,
Ср..ть велят по килограмму,
Есть дают по двести грамм,
Как насе…ешь килограмм?
Ране-то я эту частушку никому не говорила, а нынь-то уж стара стала, дак может на старость спишут, - смеётся мама.
- А освещение какое было?
- Днём-то и так светло, а вечером керасиновы лампы да лучины. Керасин тоже экономили… Мы уставали шибко, придешь, чо ле поешь-не поешь да заубиту падашь спать. Мужики-ти на войну ушли, дро́ва заготовлять некому было, так ведь чо можно было в печах сожгать – сожгли. К концу войны у домов огороды не было, все жерди-ти на дрова ушли… Одно только было хорошо – никто нас не бомбил… И то слава богу… Всё как ле пережили, чо уж про худо-то вспоминать…
Давно это было, но нам, детям нашим и внукам даже во сне не снились эти 200 граммов хлеба. Нам даже представить сложно себя на их месте - полуголодными и в полусырых ватниках на лесоповале. Мы ни разу не видели запряженных быков, не то, чтобы возить на них тяжести… Но знать и помнить о тех событиях нам надо, ибо «если мы войну забудем, вновь придёт война»…